Елена Сутырина: пытаемся идти к жизни на сцене
Наш гость — руководитель театра-студии «Мечтатели»
Мы Есть Часть Творческих Астраханцев, Театральное Любящих Искусство. Именно так когда-то расшифровали для себя слово «Мечтатели» первые участники коллектива. Мечтающим изменять себя и весь мир здесь всегда рады: вот уже более 40 лет камерная театральная студия прививает своим воспитанниками чувство прекрасного.
Среди бывших участников коллектива когда-то была и я. Около пяти лет была частью этой замечательной театральной семьи. Меня привели в студию во втором классе. Было немного волнительно вернуться сюда столько лет спустя. Но здесь, на третьем этаже Центра эстетического воспитания, кабинет №13 выглядит почти также: уютная сцена, черные кулисы, горы реквизита, чешки у входа — все-таки театр начинается с вешалки, режиссерский пульт и, конечно, дети. Признаться, увидев сегодняшних «Мечтателей», я подумала: «Они какие-то другие». Наверное, это время сыграло свою роль. Сейчас жизнь благополучнее.
Им рассказывают и показывают, что такое этюд, зарисовка и мизансцена. А при входе в небольшую студию на стене весят портреты знаковых для театрального мира имен: Станиславский, Мейерхольд, Захаров, Волчек — как ориентиры в творчестве…
О том, чем живет сегодняшнее поколение юных театралов, нам, конечно, расскажет руководитель народного коллектива, камерного театра-студии «Мечтатели» Елена Сутырина.
Талантливый педагог, Елена Владимировна кажется совсем не изменилась. Она так же играла и репетировала вместе с нами, а еще очень изящно выполняла гранд батман на занятиях по хореографии.
– Елена Владимировна, расскажите немного о коллективе. Кто стоял у истоков создания театральной студии?
– Все началось в 1976 году. В декабре прошлого года «Мечтателям» исполнилось 40 лет. У истоков, сама знаешь, стояла Лосева Светлана Ивановна. Она руководила коллективом более 30 лет. А сама студия всегда находилась здесь, в Центре эстетического воспитания детей и молодежи. В разные времена он назывался по-разному.
– Кто они – участники студии сегодня? Я помню, раньше существовала «взрослая группа». Это были вполне состоявшиеся мужчины и женщины…
– Сегодня это школьники. Той взрослой группы, которую ты помнишь, уже нет. Они были немного «сумасшедшие», а я иногда ловлю себя на мысли, что это было одно из самых замечательных времен моей жизни. Это действительно надо быть сумасшедшим, чтобы после работы идти в театр и играть… Они, конечно, приходят до сих пор, поздравить с Днем театра. Но собираться с каждым годом стало все сложнее, а потому реже. У каждого свои семьи, свои проблемы. Но все равно собираемся у меня дома, веселимся. Мы дружим и продолжаем находиться в этом состоянии «актерского братства», как сказала когда-то одна из участниц группы. Я скучаю по тем временам немного. Были такие спектакли, в которых участвовали взрослые ребята, так, что и профессиональные актеры могут позавидовать. Но для этого нужно всегда расти, относиться к делу вдумчиво, копаться, разбираться в психологии. И это сложно. Например, спектакль «Мата Хари: глаза дня» — не представляю даже, как можно это сделать сегодня.
– Среди выпускников «Мечтателей» есть актеры астраханских театров?
– Да. Георгий Бутусов, актер кукольного театра, у которого недавно был юбилей профессиональной деятельности. В драмтеатре работает Юлия Даютова. Елена Ромашкина – в театре кукол. А Юрий Ашаев, Виктория Яхтина, Екатерина Снегирева – ведущие актеры ТЮЗа. Катя Якшина, Лиза Валяева, Миша Цепляев – это молодые актеры театра «Периферия», они еще студенты. И у них очень интересные работы.
– Что ставите сегодня в студии?
– Есть такой спектакль — «Театральная машина». Автор Морис Йендт. Мы им закрывали прошлый сезон. Мысль о нем случилась еще до появления существующей группы. Спектакль построен на тренингах, упражнениях, быстрых импровизационных этюдах. По крайней мере, так должно быть. А смысл в том, что изобретатель машины создает некую техническую сущность, которая выполняет разные функции: она делает дождь, гром, молнию, ветер, бурю, самолет — все что угодно. Но без живого актера, его души, сердца, нервов театр невозможен, и какая бы замечательная машинерия не была на сцене, сколько бы не было дыма и света — без актера на сцене ничего не случится. Вот в чем конфликт: это человек-изобретатель без явного воображения: только чертежи, схемы… Я все могу! Хотите в космос, на луну?! Пожалуйста! Но без воображения… А у ребят, у актеров в спектакле все это очень просто. Они, например, говорят с друг другом по чайнику. И таких фишечек много, и можно еще много придумать и наполнить большим содержанием, поработать над образами. Как когда-то говорил Меерхольд, театру не нужен живой актер, театру не нужны грим и костюмы. Зрителю надо намекнуть, и он поймет все сам… Это и есть основная идея и вопрос. Как когда-то кто-то сказал, что главным искусством является кино, а театр сдохнет. Ничего подобного. Только в театре живые эмоции, если это все по правде, по-настоящему, а не изображаемая жизнь. Вот мы и пытаемся идти к жизни на сцене.
Вообще спектакль надо ставить для чего-то. Чтобы зритель уходил с чем-то.
Возвращаясь к своим воспоминаниям, могу сказать, что спектакли были на самом деле серьезные. Например, 25-летие «Мечтателей» в ТЮЗе. На сцене были показаны отрывки из разных работ. В том числе «Сон в летнюю ночь» Шекспира, «Огонек на ветру» Татьяны Макарской. Была и пластическая работа «У любви законы свои». Все спектакли были разные: и детские сказки, и новогодние представления. Больше всего запомнился «Шиповник» – история о том, как в 1941-м в дома советских семей пришла война. На сцене обычная семья, которая собирается, чтобы поиграть. В то время как раз были такие семейные, любительские театры. Представить такое сегодня кстати очень сложно, а ведь вот оно нравственное воспитание… И вот они играют, и один за одним герои исчезают, остается одна девочка. Она произносит финальный монолог с куклой в руках – цветаевское стихотворение «Там, где шиповник рос аленький…». Этот отрывок я помню наизусть и сейчас:
«Там, где шиповник рос аленький,
Гномы нашли колпачки»…
Мама у маленькой Валеньки
Тихо сняла башмачки»…
– Как проходят занятия? По-прежнему проводите время у балетного станка, речевые разминки?
– Конечно. В первую очередь проходят занятия по актерскому мастерству, тренинги и этюды. В обязательном порядке – «речь», сценическое движение и пластика. У станка сейчас занимаемся реже, не всегда есть возможность попасть в зал – в центре работает не один хореографический коллектив.
– Я, если честно, с нежностью вспоминаю занятия у станка. Хотя на тот момент, стоя перед зеркалом, ненавидела весь свет, как мне тогда казалось, жестокую Светлану Ивановну и себя в первую очередь, за то, что ничего не получается и дается с большим трудом. Что там, казалось бы, поднять ногу на 90 градусов, или сесть правильно в плие… Но это было классно. Жаль, что сейчас в городе нет балета для никудышных взрослых.
– Я иногда тоже бываю жестокой (смеется). Кричу на них, бывает, особенно на хореографии: «Где ваши полупальцы?!». Как я уже сказала, мы редко в зал попадаем, но если уж пришли, занимаемся как следует.
– По какой системе работаете с учениками?
– По системе Константина Сергеевича Станиславского. Лучше системы просто не существует и, наверное, никогда не будет существовать. Это та же самая азбука. Его упражнения настолько подводят в органике, к естеству. Мы многим даже и не занимались. Знаешь, у нас много того, «как Бог на душу положит». И многое мы делаем интуитивно, но под всем этим есть система. Не просто так, выучил текст, развел мизансцены — ты сюда пойдешь, а ты здесь присядешь, встанешь, руку поднимешь. А почему? А отчего? А что происходит внутри? А внутренний монолог? Иногда не получается покопаться поглубже – нет времени. Да и цели, с которыми приходят дети… они зачастую сами не знают, зачем (смеется). Мне вот поэтому не нравится выражение «художественная самодеятельность». Оно даже обижает.
Мы любительский театр. От слова любить.
Да и на фестивалях на нас смотрят не как на самодеятельность.
– А зачем вы приходите в студию? (обращаясь к детям)
– Нравится. Я хочу творческую профессию.
– Нравится учиться новому. Привлекает театральное искусство.
– Раскрыть себя, побыть другим человеком хотя бы на время.
– Примерить на себя разные образы.
– Время как-то диктует свои условия при выборе репертуара?
– Не знаю, что брать из современной драматургии. Репертуар – это всегда проблема. Надо ведь, чтобы и самим ребятам было понятно и где-то откликалось. Чтобы зритель это как-то понимал и каким-то образом сочувствовал, воспринимал и участвовал во всем этом.
Конечно, можно что-то наворотить, но ведь играем мы не для себя в первую очередь, а для тех, кто к нам приходит.
– А какой он, ваш зритель? Все-таки играют дети, не взрослые актеры.
– Публика такая же – школьники, друзья, родители. Все те, кого приглашаем.
– Популярно это сейчас среди детей – ходить в театральную студию? Каким образом о вас узнают?
– Я прихожу в школу и рассказываю о студии, о том, чем мы занимаемся. Времени дают очень мало, поэтому в эти выделенные классным руководителем 5 минут пытаюсь объяснить, что это такое. В этом году впервые за 24 года моей работы я не ходила в школы. Приходят и сами дети. Один, увлекшись, приводит другого. Так и набирается группа. Часто звонят родители, бабушки.
– А кто-то просто мимо проходил… (раздается голос из студии)
– Как так получилось?
– У меня здесь в центре занимается младший брат. Стало интересно, вот зашла и задержалась.
– Будучи руководителем театральной студии, часто сами ходите в театр? Какие постановки можете отметить?
– Я смотрела «Фауста» в Театре Оперы и балета. Там очень много интересного в образном плане. Чтобы понимать все эти символы, надо почаще открывать первоисточник. Мы ходим на спектакли «Периферии». Один из спектаклей «Русская смерть» нашел отклик в моем сердце – интересная и образная работа.
– Вы постоянно работаете с молодежью. Что можете сказать о сегодняшнем театральном поколении?
– Мои самые лучшие (смеется). Какие бы они не пришли в студию, со временем они становятся лучше. Пробуют себя раскрыть, пожить в другом теле, состоянии, пластике. Потому что зачастую ни дети, ни взрослые не признаются и не спрашивают себя: «А мы какие?». А мы всегда разные. Не зря Шекспир сказал, что весь мир театр, а мы в нем – женщины и мужчины – мы все актеры. Это первый план — когда выходят в гриме и костюме и нас веселит. А есть и второй план – когда этот актер при разных обстоятельствах меняет свои маски.
От души, к душе, душой, затрагивая свои эмоции, опираясь на свой жизненный опыт.
Беседовала и погружалась в воспоминания Ольга Иванова