В доме с мезонином: еще раз о бессмертной русской душе
Рецензия на спектакль «Русская смерть»
В воскресенье, 23 октября, Общедоступный театр «Периферия» открыл сезон пьесой Ирины Васьковской «Русская смерть», снабдив ее необычным поджанровым уточнением – ЧехOFF-Party.
В доме с мезонином живут две сестры. Знакомо, не правда ли? На первый взгляд, старшая – Валентина (Лидия Елисеева) – действительно напоминает деятельную Лидию Волчанинову: хлопочет по хозяйству, переживает по поводу прохудившейся крыши и рухнувшего забора, слывет умной и начитанной. При этом неустанно распекает младшую сестру, Мисюсь Надежду (Юлия Даютова), у которой «вечный праздник да кавалеры». Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что зарплата непутевой Нади – единственный источник дохода в доме. Нынешним же печальным положением сестры обязаны как раз Вале, которая настояла на продаже квартиры, чтобы потратить свою часть денег на поездку в Венецию. В Москву, в Москву, в Москву!.. По старой доброй традиции путешествие оказывается бегством от себя. Вместо романтичного города на воде Валю встречают «только холодина и трупный запах». Мечта потеряна, а жизнь без мечты – та же смерть. Специальная русская смерть, когда тебе выдают самовар и ведро варенья – «сиди всю вечность и жалуйся».
Фото: Анвар Уразаев
Но вот «на дне… на дне рождения» Надя знакомится с Алексеем (Максим Симаков) и приводит его домой. Думается, имя далеко не случайное: на Алексея, «человека Божьего», сестры теперь возлагают свои самые сокровенные надежды – от починки крыши и отпугивания зверей-соседей до пресловутого женского счастья. Но отечественная литература не признает хеппи-эндов. Русский человек с богатой и тонкой душой – читающий умные книжки, любящий творчество передвижников, мечтающий победить в себе животное начало – в XXI веке по-прежнему боится жизни и любви, много мечтает, рефлексирует и страдает, но мало делает. Даже то, в чем он больше всего преуспевает, – разговоры – в контексте пьесы выглядит совершенно бессмысленным: переживающие каждый свою трагедию, герои не слышат и не слушают друг друга. При этом утешаются типично русскими же отговорками: не судьба, оно и к лучшему – «иначе вся моя бесчеловечная любовь просто смела бы тебя, как паровоз Анну Каренину». Куда уж лучше – годами писать письма несостоявшемуся возлюбленному, мысленно беседовать с девушкой, с которой так и не решился познакомиться, и мечтать о быстрой смерти…
«Русская смерть» – на сегодняшний день единственный спектакль «Периферии», в котором задействована только «тяжелая артиллерия», то есть опытные профессиональные актеры. Лидия Елисеева и Юлия Даютова, уже знакомые зрителю по пьесам «Марьино поле» и «В душе хороший человек», в очередной раз демонстрируют многогранность своего таланта. На роль Алексея «периферийцы» пригласили нового для своего театра человека – артиста Максима Симакова. Он удивительно органичен в образе потерянного интеллигента, которому только алкоголь помогает сдержаться от убийства ненавистной жены – «псины». Обескураженный натиском двух женщин, Алексей стряхивает с себя сонливость и апатию только говоря о любимой. «Вот так должно быть!» – восклицает он, пересказывая свои фантазии. Ему веришь, с ним горячо соглашаешься: да, должно (за исключением разве что сбрасывания «псины» с десятого этажа)! А так, чтобы тайком на балконе прикладываться к фуфырю и бояться получить от жены кольцом в глаз, – не должно.
Беззащитность персонажей и абсолютно чеховский мотив неслучившейся жизни в постановке Александра Беляева подчеркивается убогими декорациями: два стула без сидений, из которых при определенной доле смекалки можно соорудить и стол, многочисленные тазы и банки (не забываем про дырявую крышу), половые тряпки… Писатель и литературовед Дмитрий Быков заметил, что в русской литературе нет образа дома как уютного места, куда хочется возвращаться. Нет его и в «Русской смерти». Запущенное «родовое гнездо», продуваемое всеми ветрами, держится «на одних чудесах» – и так же холодно и пусто в душах живущих здесь людей, которые редко проявляют друг к другу любовь и нежность. Единственное украшение сцены – полупрозрачные белые занавески. Порхающие, парящие, в зависимости от настроения и слов героев они превращаются то в свадебные платья, то в коконы, то в саваны. (Многофункциональные декорации уже стали визитной карточкой Беляева – достаточно вспомнить воздушные шарики в «Наташиной мечте».) Очевидно, что в таком ненадежном месте не выжить зимой этим безбытным людям, которые знают, какова длина кишок, но понятия не имеют, как добывать дрова.
Режиссер, однако, милосерден и не дает зрителю окончательно потонуть в чернухе, периодически протягивая ему спасительную соломинку: самые драматичные моменты смягчаются забавными деталями, а некоторые эпизоды вроде гротескно-нелепого исполнения сестрами «Песенки кавалергарда» и вовсе заставляют смеяться в голос.
Финал спектакля открыт, и это тоже типично чеховская традиция. Но вопреки тотальной безысходности пьесы пронзительная заключительная сцена дарит нам самое главное – надежду. Мы отдохнем! Мы увидим всё небо в алмазах!
Мы перезимуем.
