В тисках божественной Лилы
Рецензия на спектакль «Я стою у ресторана: замуж – поздно, сдохнуть – рано»
Пьеса Эдварда Радзинского «Я стою у ресторана…» с Натальей Гундаревой в главной роли в 90-х годах была хитом Театра им. Маяковского. Теперь это бесспорный хит Артели астраханских артистов.
«Радзинский? Тот самый?» – изумляется, разглядывая афишу Дома актёра, одна из будущих зрительниц. Для многих станет настоящим откровением, что Эдвард Станиславович не только вещает с телеэкранов про кровавые революции, но и пишет (точнее, писал) пронзительные произведения о любви. «Женщина с цветком и окнами на север», «104 страницы про любовь», «Она в отсутствии любви и смерти», «Чуть-чуть о женщине», «Я стою у ресторана…» – все эти пьесы неоднократно ставились различными театрами.
«Я стою у ресторана…» – история о женщине, как это принято говорить, с неустроенной судьбой. Нина (Виолетта Власенко) бывшая актриса, живёт на окраине, из театра уволили, на телевидение не берут. Впрочем, разве может актриса ходить в статусе «бывшей»? Вот и Нина продолжает играть, теперь уже в «домашнем театре», и все её спектакли – для одного-единственного зрителя. Саша (Игорь Вакулин) тоже актёр («знаменитый хреновый актёр», как язвительно зовёт его Нина), всегда женат на другой, всегда приходит и уходит когда захочет. А она всё ждёт и ждёт его, как собачка у булочной. Эти «вечные отношения» в конце концов приводят к трагической развязке.
Радзинский свою пьесу комедией не считал, хотя в ней действительно много и смешного, и смеха (междометие «Ха-ха-ха» встречается чуть ли не через строчку). В постановке Матвеева забавными кажутся уже нарочито условные, даже примитивные декорации: едва очерченные окно, дверь, стены… Сначала списываешь это на скромный бюджет (всё-таки не государственный театр). Но когда по ходу пьесы они внезапно оживают, трансформируются, дорисовываются, понимаешь, что к каждому спектаклю декорации изготавливаются заново. Кроме, пожалуй, вырезанной из ватмана «юной божьей твари в блудливых лисах», с которой танцует «знаменитый хреновый актёр» Саша.
Персонаж Вакулина чрезвычайно противоречив и неоднозначен. Сначала кажется, что с ним-то как раз всё ясно: самоуверенный циничный ловелас, избалованный главными ролями и женским вниманием. Нина для него – что очередная белочка для того старичка из «Сокольников», который заманивает их едой, а потом пускает на шапки. (Кстати, случайно ли бывший Нинин муж называл её белкой?..) Но вот он – абсолютно морально раздавленный – произносит: «У меня семьи, жёны, тёщи, дети! И все просят! И всем нужно! И я снимаюсь, звучу по радио, теперь уже пишу пьесы. И всё мало! И все твердят, что я жадный. А я усталый. Усталый!» И Сашу невольно жалеешь и думаешь: а так ли уж он виноват? Может, это Нина измучила его своей нечеловеческой любовью?.. А он, кажется, не такая уж бездушная сволочь – не зря же уговаривает оставить Нину в театре, не зря так горько кричит: «Ты не была с ним!» Да и каково это – любить ту, вся жизнь которой – божественная игра, или (на языке древних индусов) Лила?..
В постановке Алексея Матвеева есть ещё одно действующее лицо, в оригинальной пьесе не прописанное: актёр Александр Ишутин играет всех тех, кто не стал для Нины её судьбой. «Грузинец» Гоша с огромной ногой, бывший муж армянин Мартирос, режиссёр-извращенец – в этих ролях, каждая из которых – законченная миниатюра, проявляется недюжинный комедийный талант артиста: он паясничает, выделывает немыслимые па, говорит со всевозможными акцентами. Такой «театр одного актёра» вполне объясним: все эти мужчины для Нины действительно на одно лицо – не Сашино… Особняком здесь, правда, держится художник Витя. (Не сыграй Ишутин в пьесе больше никого, эта роль всё равно бы обеспечила ему самые бурные овации.) Только Витя, пожалуй, мог бы спасти Нину от этих «вечных отношений», потому что он – чуткий и деликатный – человек её судьбы, о котором мечтает каждая женщина. Именно его, а не Сашу, Нина призывает в самые драматичные моменты своей жизни. Впрочем, а был ли Витя? Или это очередная Нинина фантазия, подогретая вермутом или китайским вином? Большой вопрос, коих в пьесе – множество.
«Я стою у ресторана…» недаром обозначена у Радзинского как пьеса для актёрского бенефиса. Это, безусловно, бенефис Виолетты Власенко. Её игра на разрыв аорты (извините за штамп) то веселит, то внушает ужас. Сложно представить, сколько душевных сил тратит актриса на каждый такой спектакль.
Финал пьесы у самого автора – это настоящий хоррор с налётом мистицизма. В постановке Матвеева весь саспенс, которым пронизана вторая половина спектакля, разрешается по-другому, причём весьма неожиданно. Зритель остаётся в недоумении, свидетелем чего он всё-таки был – необычного следственного эксперимента, терапевтического сеанса или же очередного капризы божественной Лилы. Здесь возможны любые трактовки.
