Очень простая история артиста драмтеатра

Нашу серию интервью с молодыми артистами Астраханского драмтеатра продолжает разговор с Николаем Смирновым, известным зрителям по спектаклям «Соловьиная ночь» и «Очень простая история».

 – В каждом театре есть свои баяны – заезженные шутки. Поделитесь, пожалуйста, каким-нибудь баяном драмтеатра.

– Есть у нас одна потрясающая история. Дело было так. Актер – назовем его А – не оказывается на своем рабочем месте. Режиссер – назовем его Б – начинает нервничать, кричать, искать его. Актер не откликается, не отзывается, его нигде нет. Затем А пишет директору объяснительную такого содержания: «Меня не было на рабочем месте по следующей причине: ел гороховый суп, на замечания не реагировал».

– Зато честно! Давайте продолжим тему баянов, но уже в прямом значении слова. На театрализованных музыкальных вечерах вас можно увидеть с этим далеко не самым популярным у молодежи инструментом. Почему вы выбрали именно его?

– Вообще, музыкальную школу я окончил по классу гитары. А родственник у меня играет на баяне. Как-то я взял у него инструмент просто попробовать и пришел к выводу, что это красиво и удобно. На баяне сразу можно и аккомпанемент, и мелодию играть. И потом, есть в этом что-то такое русское, исконное. Опять же, можно на свадьбах зарабатывать (смеется). Правда, на это пока нет времени.

На летней сцене «Театр в саду»

– Как произошло ваше знакомство с театром?

– В классе, наверное, восьмом нас повели в драмтеатр на спектакль «Очень простая история». До этого я там никогда не был. Прошел первый акт – чувствую, зацепила меня постановка. Надолго я ее запомнил. А когда пришло время выбирать, куда дальше идти учиться, услышал, что Станислав Владимирович Таюшев (до недавнего времени художественный руководитель Драмтеатра. — Прим.) набирает курс. Тогда его фамилия, в отличие от Кочеткова (на тот момент художественного руководителя ТЮЗа. – Прим.), была как-то не на слуху. Так что я расстроился, что не попал к Юрию Владимировичу, о котором еще со школы слышал. А потом вспомнил про тот спектакль, который меня поразил, и обрадовался. Ведь что удивительно: актеры, которых я тогда увидел в «Очень простой истории» – Виолетта Владимировна Власенко, Валерий Николаевич Штепин, Владимир Александрович Дёмин – стали моими педагогами. А сам я получил роль Алексея, которого раньше играл Павел Ондрин. То, что спустя столько лет я оказался занят в спектакле, который был первым увиденным мной в этом театре, – не просто совпадение, мне кажется. Совпадений в жизни, думаю, вообще не бывает. Всё происходит не просто так.

Молодые артисты драмтеатр исполняют отрывок из повести «А зори здесь тихие». 2015 год

– Вы помните свою первую роль на большой сцене?

– Конечно. Я играл слугу в «Хозяйке гостиницы» (учился тогда на втором курсе колледжа). Слова этой роли у меня до сих пор в рамочке висят. Там одна страничка всего, и рукой мастера курса Алексея Павловича Матвеева написано: «Николай, дерзай!»

– А если говорить о более значительных работах?

– Это было уже в начале четвертого курса. Мне дали роль Незнамова в спектакле «Без вины виноватые» Островского. Я очень волновался и стеснялся, само собой. Когда ты еще не артист, а от тебя требуют отдачи как от профессионала, – это очень тяжело.

– Что еще, кроме волнения, запомнилось из работы над этой ролью?

– Что мне цветы первый раз в жизни подарили, и я был довольный и счастливый. Представьте: на сцене стоят актеры, которые работают здесь уже много лет, а цветы дарят не им, а тебе. Безумно приятно. Еще, помню, я совершил один неправильный, как теперь понимаю, поступок. Я когда размышлял о том, какой из себя Незнамов, решил: он же драчун, хулиган – значит, у него обязательно должны быть сбиты кулаки. Нашел доску, поставил ее перед собой и давай мутузить. Все руки себе в кровь сбил. Воображал, будто что-то невероятное со мной после этого произойдет. (Смеется.) Но ничего не произошло.

– То есть к пониманию образа вас это не приблизило?

– Да как это вообще могло приблизить! Я просто свалял дурака, на самом деле. Говорят, что слезы актера текут из мозга, а не из сердца. То есть мы обманываем себя, свой организм мыслями. Пример про лимон же знаете? Когда произносят слово «лимон» – и слюна начинает выделяться. Так же и здесь. Надо было работать головой, а я итоге просто получил сбитые руки – и ничего больше.

– Кстати, почему этот спектакль так мало играли?

– Да, его с полгода всего отыграли, а потом я ушел в армию. Когда вернулся, Станислав Владимирович говорит: «Вот, надо бы «Без вины виноватые» восстановить». Но мы взялись за «Близких» Натальи Мошиной и как-то всё откладывали и откладывали. А в один прекрасный момент я увидел «Без вины виноватые» в перечне списанных спектаклей. Жаль, конечно.

– После армии не было какого-то внутреннего перелома, желания поменять профессию?

– Нет, наоборот, я понял, что для меня театр важнее всего. Хотя прямо перед дембелем был такой момент, когда я крепко задумался о том, чтобы остаться служить по контракту. Мне комбат три раза это предлагал. Подходит и говорит: «Смирнов, вот какая у тебя зарплата в театре?» Я отвечаю: «Ну, на хлеб с маслом хватит, а вот на колбаску, наверное, уже нет». «И что ты будешь жене говорить? “Дорогая, мы не едим колбасу, потому что я актер?” Колек, правда, ну подумай ты головой. У тебя потом и пенсия будет хорошая, и квартиру дадут». На третий раз я действительно засомневался, даже позвонил мастеру, чтобы посоветоваться. Алексей Павлович мне сказал: «Это, конечно, твоя жизнь, ты уж там решай. Но я считаю, что нужно идти в театр». Я тогда пришел к комбату со словами: «Вы любите свою работу, а я свою, и лучше пойти туда, куда ведет сердце».

– А где вы служили?

– Род войск – артиллерия. Служил в трех местах. Первые три месяца в Адыгее. Отучился там, кстати, на водителя категории С (грузовой автомобиль). Из-за этого потом забавный случай вышел. Закончился курс молодого бойца, и приходит нам распределение. Открываю военный билет, а там написано: «Рядовой Смирнов. Должность: водитель-пекарь». Я-то представлял, как вернусь из армии двухметровым накачанным вэдэвэшником. А тут на тебе – водитель-пекарь… Что это вообще?! Это типа я такой еду, а в ногах у меня тазик с тестом? Все бегут в атаку, а я сзади хлебушек им подвожу? Думаю: ё-моё, я как в глаза родственникам смотреть буду? Мне какую татуировку теперь набивать – булку, что ли?! Но так получилось, что потребовались ребята в Южную Осетию, и меня туда отправили. Полгода прослужил. Красиво, конечно, но горы быстро надоели. Вернулся за два месяца до дембеля. Дослуживал уже у нас в Знаменске.

– Помог ли вам этот период, когда вы готовились к роли в спектакле «Я, пулеметчик» театра «Периферия»?

– Да я бы не сказал, если честно. Это больше в «Соловьиной ночи» помогло. Там приходится маршировать – армейская выправка пригодилась. Я же был младшим сержантом, в мои обязанности как раз входило обучать новичков строевому шагу. И вот пришлось своих коллег по сцене натаскивать. Там один паренек был, у которого это никак не получалось. И мы с ним после репетиций оставались – он ходил передо мной, нарезал круги: направо, налево, шагом марш. Еще показывал ребятам, как подшиваться правильно, портянки завязывать. Это сейчас спектакль идет в сокращении, а раньше в нем была сцена, в которой мы готовились к увольнению. Вот там-то всё это и пригодилось.

– К мужчинам-актерам, особенно в провинциальных городах, часто бывает довольно предвзятое отношение. Когда вы вступали на эту дорожку, не боялись непонимания со стороны людей?

– Нет, у меня и в мыслях такого не было. Как говорится, неважно, что про тебя думают люди, – важно, что о тебе знает Бог. Хотя, когда решил поступать на актерский, отец мне, помню, сказал: «Зачем тебе это надо? Иди лучше на крановщика – будет у тебя всё хорошо, как у меня». (Он крановщик.) Но я его не послушал и до сих пор не жалею о своем выборе.

– Был ли у вас какой-то провал на сцене?

– Наверное, это нельзя назвать провалом – так, казус. Мы играли сказку «Два клена», где у меня роль собаки. И вот я что-то заговорился, чуть не пропустил свой выход. Понимаю, что уже надо бежать, хватаю шапку от костюма и надеваю ее задом наперед. Получается голова как у инопланетянина, а на затылке уши торчат. Выхожу, значит, и не пойму: чего все смеются на сцене? Они, конечно, стараются это скрыть, но я-то вижу: что-то не так. Надеюсь, дети ничего не заметили. Просто решили, что перед ними какая-то очень странная собака.

– А если вспомнить студенчество?

– Был один неприятный инцидент. Меня в спектакль «Ромео и Джульетта» поставили играть слугу. Да-да, всегда шучу, что я заслуженный лакей драмтеатра (смеется). Так вот, я там разношу кубки с вином. На самом деле они были пустыми, и я решил, что надо добавить натуральности. Сначала налил туда воду, но правды жизни мне по-прежнему не хватало. К следующему спектаклю купил вино. Хожу по сцене счастливый, разливаю всем, жду, когда за находчивость похвалят. За кулисами подходит ко мне мастер курса и говорит: «Коля, что ты творишь? Коля, это ЧП». Спокойно вроде сказал, в свойственной ему манере, но меня всего аж затрясло. Ну всё, думаю, теперь отчислят. На следующий день у нас на курсе только об этом и говорили, но слава богу, обошлось без последствий для меня. Вот так похулиганил.

– Артисты часто становятся заложниками образа. Вы производите впечатление простого русского парня, который и на баяне сыграет, и по-мужски, если что, разберется. А могли бы вы сыграть того же Ромео, скажем?

– Да, у каждого человека есть какие-то маски. У меня вот такая, и я ею пользуюсь. Мне так удобнее, легче, что ли. Сыграть-то я бы, конечно, сыграл – другой вопрос, каким бы он у меня получился. Даже не знаю, вопрос такой неудобный… Вообще, знаете, я бы очень хотел сыграть Ромео.

– Почему?

– Как раз эту пьесу недавно перечитывал, по учебе надо было освежить в памяти. У меня никогда не было таких ролей. Разве что в «Близких», и то не совсем. Во-первых, сама история любви просто потрясающая. Я бы тоже хотел полюбить так, чтобы суметь расстаться с жизнью из-за другого человека. Во-вторых, замечательные стихи. Плюс еще масса привлекательных для меня моментов – фехтование, поцелуй с Джульеттой… (Улыбается.)

Спектакль «Обнимаркет» (театр «Периферия»)

– Давайте продолжим тему любви и отношений. Есть такая поговорка «Моряк не муж, актриса не жена». Согласны ли вы с ней?

– Однозначно не согласен. У меня в роду несколько поколений рыбаков, они выходят в море, могут месяц не появляться дома, но при этом они хорошие мужья, я считаю. И почему актриса не жена? Потому что плохо готовит? Или ничего дома не делает, а только учит текст?

– Наверное, это больше вопрос верности.

– На мой взгляд, от профессии это вообще не зависит.

– А сами бы вы хотели видеть своей девушкой или женой актрису?

– Сложный вопрос. Допустим, моя жена работает со мной в одном театре. Прохожу я мимо, а у нее репетиция тех же «Ромео и Джульетты», скажем, – сцены поцелуя с Ромео. Думаю, мне как человеку было бы неприятно это видеть. Но я понимаю, что в нашей профессии от этого никуда не денешься. Сам виноват, раз взял ее в жены – теперь всё, поезд ушел. Наверное, мне бы хотелось, чтобы моя девушка не была связана с театром. Но штука-то в другом: любовь – она как даст по башке, и там уже не будешь смотреть, актриса она или, скажем, режиссер.

– Мы уже упоминали спектакль «Я, пулеметчик». Это не единственная ваша работа в независимых театральных коллективах. Насколько мы знаем, вы также заняты в постановках «Старого нового театра». Что дают такие проекты, кроме дополнительного заработка?

– Не сказал бы, кстати, что они приносят большие заработки. Просто в драмтеатре мои значимые роли по пальцам можно пересчитать. То, чего недополучаю там, я приобретаю в независимых объединениях. У меня, к примеру, никогда не было моноспектакля – благодаря Александру Беляеву (режиссеру «Периферии». – Прим.) теперь есть «Я, пулеметчик». Весь вечер на арене, как говорится… Работал я там честно, затрачивался без дураков и получил огромное удовольствие. Причем мое мнение для Александра было не пустым звуком, он ко мне прислушивался. Другой режиссер, другой взгляд – это всегда интересно. По крайней мере, мне комфортно что с Александром Владимировичем, что с Алексеем Павловичем (режиссером «Старого нового театра». – Прим.).

– Как складывается для вас этот театральный сезон?

– Продолжаю работать с «Периферией». Там у меня остается «Пулеметчик» и теперь еще «Обнимаркет». В «Старом новом театре» идет «Art. Искусство» со мной. А в драмтеатре появилось сразу несколько ролей: играю Валера в  восстановленном спектакле «Тартюф», Федотика в «Трех сестрах». И совсем недавно получил главную роль — молодого врача Бомгарда — в постановке «Морфий«, мы делим ее с Виктором Амосовым.

– А если говорить не о ролях, а о чувствах, эмоциях?

– В этом плане я, наверное, жду большего понимания с режиссерами. Чтобы мы находили общий язык, чтобы наши представления, ожидания и наше видение ролей сходились. Чтобы мы сами получали удовольствие от работы и доставляли его другим. Хочу работать честно, скажем так. Что греха таить, до поступления в ГИТИС я обленился. Но там меня быстро на место поставили.

– Можно об этом поподробнее?

– Было у нас, например, задание – показать этюд. Сюжет такой: вы провинились перед девушкой, испортили ей праздник и на следующий день приходите просить прощения. Простое, казалось бы, действие. Я про себя думаю: «Тьфу, да че там готовиться, я же артист!» Прихожу, слышу – партнерша моя на «кухне» чем-то гремит. Окликаю: «Полина! Полин, родная, ты как вообще?» – молчит. Прохожу, значит, и тут мне преподаватель кричит: «Так, стоп! Ты не действуешь, вон из аудитории!» Это вообще самое обидное, что может услышать актер, потому что слово «актер» значит «акт», «действие». А дело уже к экзамену идет, и если я сейчас не сдам этот этюд, то дальше не смогу учиться. Преподаватель зачитывает список допущенных к сессии и говорит: «Смирнов, завтра еще раз покажете мне эту сценку». Начинаю усложнять историю, растягиваю ее донельзя, продумываю до мелочей. На следующий день прибегаю на площадку, кричу с порога: «Поля!» Только начинаю снимать обувь – преподаватель меня тормозит: «Что ты делаешь? Зачем ты сюда пришел?» Я говорю: «Попросить прощения». Он говорит: «Попросить прощения и получить прощение – это абсолютно разные задачи. Нельзя сидеть сразу на двух стульях. Чего ты мне здесь вышел: “Поля-Поля, туда-сюда”. Реально попроси у человека прощения! А ты, – партнерше моей говорит, – если не почувствуешь, что он искренне затратился, уходи, и мы этюд не засчитываем».

– Сурово… И что в итоге?

– И вот дальше я понял: предлагаемые обстоятельства не набираются, а отбираются. Потому что единственное предлагаемое обстоятельство, которое меня включило, – это когда у меня перед глазами встало плачущее лицо моей якобы девушки. Я прямо увидел, как она ревет от бессилия и обиды. На следующий день забегаю из коридора на площадку – а мне преподаватель снова: «Не верю, что ты летел к ней сломя голову!» Я тогда от ГИТИСа отбежал подальше, возвращаюсь – уже начинаю включаться: вот я смотрю в телефон – у меня там миллион пропущенных от нее, вот звоню ей – теперь у нее телефон выключен. Бегу, судорожно припоминаю, что я наделал. Прибегаю к нам домой, быстрее открываю, какая там одежда, какая обувь – в чем был, в том и ринулся скорее к ней. И откуда-то стали браться слова: я виноват, я тебя люблю, я не хочу, чтобы ты уходила, я всё исправлю, не уходи… И понимаю, что она меня не слышит! Отводит глаза, собирает вещи. У меня земля начинает уходить из-под ног. И в этот момент я начинаю действовать. У меня всё исчезло из головы, осталась только одна задача – попросить прощения так, чтобы она меня простила. Если сумничать сейчас, по Станиславскому это называется «подсознательное творчество природы». То есть мой организм так себя повел без моей команды, через сознательную психотехнику: у меня затряслись руки, губы, подкосились ноги – и в этот момент партнерша развернулась, наконец, и не дала мне встать на колени. У самой под глазами всё черное от слез, мы вцепились друг в друга, и тогда педагог сказал: «Вот сейчас, когда ты забыл всё, что заранее готовил, когда ты стал выполнять задачу, ты начал действовать на сцене».

– То есть этюд вам все-таки зачли?

– Да, но чего мне это стоило? Трех бессонных ночей, сломанной руки (я со злости после первой неудачи в бетонную стену вломил), кучи нервов… А сколько таких задач, действий в спектакле? И вот тогда я сказал себе: Коля, не тем ты занимаешься! Ты ленишься, ты не действуешь! И сразу такое дикое желание работать появилось! Так что профессия актера – это труд, реальный труд. Моральный, физический – всякий.

Беседовали юнкоры молодежного пресс-центра
при библиотеке им. Б. Шаховского
Анна МАКАРОВА, Валерия ДЖАЛАЛОВА, Екатерина ЩЕГЛОВА

Педагог-руководитель: Анна КОЧЕРГИНА

________________

Досье

Николай Васильевич Смирнов

Родился 13 мая 1994 года. Окончил Астраханский колледж культуры (2013 г.), в настоящее время студент ГИТИСа (мастерская В. А. Долгорукова). Задействован в таких спектаклях драмтеатра, как «Соловьиная ночь» В. Ежова, «Очень простая история» М. Ладо, «Морфий» М. Булгакова, «Три сестры» А. Чехова, «Поминальная молитва» Г. Горина, «Моя профессия – синьор из общества» Д. Скарначчи, «Королева Марго» А. Дюма и др.