Общедоступный театр «Периферия»

С наступлением осени в Астрахани возобновилась театральная жизнь. И если в государственных театрах новый сезон уже открылся, то в независимых творческих объединениях как раз завершаются последние приготовления. О том, чем в ближайшее время порадует зрителя один из самых молодых театральных коллективов города, мы поговорили с его режиссером, Александром Беляевым.

 – Александр Владимирович, новый сезон Независимого проекта артистов АДТ откроется премьерой – пьесой Ирины Васьковской «Русская смерть». Скажите, вы сознательно дистанцируетесь от классической драматургии, предпочитая ей современную?

 – Давайте я сразу сделаю заявление: Независимого проекта больше нет – есть официально зарегистрированная некоммерческая организация «Общедоступный театр “Периферия”».

– Для ваших поклонников этот факт что-то кардинально поменяет?

 – Не думаю. Просто Независимый проект был исключительно проектом, то есть чем-то временным, конечным: сделали спектакль – поиграли – разошлись. Теперь это более широкая форма существования, которая к тому же позволяет нам чувствовать себя увереннее в административно-правовых вопросах.

– Что обозначает слово «общедоступный» в названии вашего театра?

 – Это отсылка еще к «комедийной хоромине» Петра I – первому публичному театру в Российской Империи. Просуществовал он, правда, недолго, потому что якобы развращал народ, заставлял его думать, а это всегда лишнее. Но он так и назывался – общедоступный. Вот оттуда мы это слово и позаимствовали.

– А лично вы вкладываете в него какое-то дополнительное значение?

– Такой же вопрос нам задали в регпалате! (Смеется.) Ничего такого сверхъестественного. Наш театр именно общедоступный, то есть не элитарный. Нравится – ходи, не нравится – не ходи. И билеты у нас недорогие, сами знаете.

– Так, с общедоступным разобрались, а почему «Периферия»? Это что, ирония?

 – Это констатация факта. Сейчас у нас в сознании это слово имеет некий негативный оттенок – мол, мы где-то там, вдали от центра, в стороне. Ну и пусть в стороне – что в этом плохого? Не всем ведь жить в столице. Почему бы не уважать то место, где живешь?

– «Марьино поле», «Наташина мечта», «В душе хороший человек» – все эти спектакли Независимого проекта перейдут в репертуар «Периферии»?

– Да, конечно.

– Тогда вернемся к тому, с чего мы начали беседу: вы намеренно отдаете предпочтение современным пьесам?

– На мой взгляд, неважно, классические ты берешь произведения или современные. Важно, разговаривать о понятной, знакомой проблеме. Именно сегодня и именно с теми людьми, которые здесь находятся. Если мне кто-нибудь скажет, что «Ромео и Джульетта» неактуальное произведение, то я готов спорить. Потому что игры взрослых дяденек до сих пор часто мешают нормальным человеческим чувствам. Вот о чем нужно говорить, а не пытаться просто пересказывать текст Шекспира (несмотря на то что у него очень хорошие тексты). Мы не исповедуем дикую приверженность современной драматургии. Хотя, на мой взгляд, она прекрасна. Я вот, скажем, благодаря Светлане Баженовой, Ярославе Пулинович и Ирине Васьковской кардинально поменял свое отношение к женщинам-драматургам.

– А раньше вы были во власти сексистских стереотипов?

 – Раньше если мне попадалась пьеса, которую написала женщина, я ее либо не читал, либо читал скрепя сердце. Да, я уважал Садур, Разумовскую, Петрушевскую – это настоящие драматурги. А остальные писали о том, как они, такие распрекрасные, остались одинокими и нелюбимыми. Это не для меня. Так вот, Пулинович, Баженова, Васьковская как раз говорят со зрителем на его темы. О сегодняшнем. Я ведь знаю многих людей, которые при слове «театр» сразу отмахиваются: «Не-не-не, не люблю!» И я понимаю: либо они никогда не были в театре, либо, что называется, в них просто «не попало».

– Судя по ажиотажу вокруг ваших спектаклей, здесь в зрителей как раз-таки «попадает»… Что же для этого требуется?

 – Надо разговаривать на понятном языке. Учителя, например, в шоке, когда смотрят «Наташину мечту». Плохие учителя, в смысле. Хорошие – нет. Плохих у нас, к сожалению, больше. Чему они учат, непонятно. Да, они знают, что есть определенные программы, какие-то образовательные стандарты. И неважно, что за дверью дети матерятся и плюются, – для них этого как бы не существует. Одна учительница не поленилась принести листочек, на котором выписала все речевые ошибки из «Наташиной мечты». У нас, видите ли, героиня Кати Якшиной говорит «свеклá», а не «свёкла»! Все время хочется ответить: «Почему вы считаете меня дебилом?! Я знаю, что правильно говорить «свёкла», а вы подумайте, почему она так говорит!» Никто не хочет думать, разговаривать на больные темы, но человека можно увлечь этим разговором, чтобы он расслабился и был откровенным. Хотя бы с самим собой. В принципе, мне кажется, ради этого и существует театр.

Спектакль «Наташина мечта»

– Ради того, чтобы человек увидел на сцене себя?

– Именно. Не красивых дам и мужчин со шпагами – они ведь давно умерли. А театр все-таки должен быть живым, рассказывать про жизнь, а не про то, какого цвета были штаны у королей и насколько длинными шпаги у мушкетеров. И такой подход, знаете, оказался оправдан – по крайней мере у нас уже появился свой зритель. Причем люди сами идут к нам, их не в школе заставляют сдавать по сто рублей на окультуривание. Мне вот интересно, придет ли в новом сезоне на «Наташину мечту» одна девушка или нет… Если да, то это будет уже в седьмой раз.

 – Какая-то девушка каждый раз приходит на этот спектакль?

– Ну да. Я даже подумывал сделать ей абонемент, но тогда чистота эксперимента будет нарушена и она вообще не перестанет ходить (смеется). И ведь девушка явно студентка, а для студента двести рублей – это деньги. Уж я-то знаю, у меня самого дети студенты. Но ходит же человек! Значит, что-то ее там цепляет; значит, кому-то это надо.

– Все-таки нет ли у вас в планах постановки классики?

– Возможно, когда-нибудь мы доберемся и до классической драматургии. Вполне вероятно, это будет Шекспир. Он вообще, на мой взгляд, всегда самый актуальный автор. Там такой невероятный объем внутри пьес; поднимаются вопросы общечеловеческого масштаба, а не какие-то частные. Но проблема в том, что для меня очень болезненно и сложно принимать в наш скромный коллектив нового человека. Я вот беру пьесу и понимаю, что нужен такой-то исполнитель, – значит, надо искать, приглашать кого-то. А это трудно, ведь мы все должны говорить на одном языке.

– А у вас нет соблазна выбрать пьесу под себя, чтобы самому в ней сыграть?

 – Кто же тогда будет режиссером?

– Будете сами себе режиссер. Разве плохо, когда никто не стоит над тобой, не диктует, как играть?

– Понимаете, режиссер – профессия мужская, а актер – женская. Я сейчас имею в виду не половую принадлежность. Актер изначально зависим, по определению: он исполнитель, проводник чужой воли. Представляете, насколько увлекательна должна быть режиссерская мысль, чтобы, плюнув на какие-то свои личные предпочтения, поверить в нее?.. Женщина ведь почему идет за мужчиной? Потому что она ему верит, любит его – здесь такая же история. Да, наверное, есть артисты, которые могут работать и без режиссера. Пожалуй, я тоже смогу построить себе роль, но посмотреть на это, оценить со стороны и поправить… Очень сложно. Да и не особо хочется уже всего этого. Я с 17 лет в театре – были и большие роли, и поклонницы с цветами, и интервью… Мне хватило.

Александр Беляев в привычной роли режиссера — репетиция спектакля «В душе хороший человек»

– Чего еще ждать зрителю «Периферии» в новом сезоне, помимо «Русской смерти»?

– У нас в работе еще пара пьес, но каких, я пока не скажу. Могу лишь пообещать, что в декабре, к Новому году, мы обязательно поставим что-нибудь смешное, чтобы и зрителей повеселить, и самим посмеяться.

Беседовали Анна КОЧЕРГИНА и Анна МАКАРОВА